И только потом вешала трубку.

В больнице

Потянулись тревожные дни. У всех отлегло от сердца, только когда Освальд и Френсис вернулись домой с известием, что все три операции прошли благополучно. Пэтси предстояли долгие томительные недели в гипсовом панцире. Чуть ли не каждые выходные Крупные Горошинки отправлялись в Атланту и всем скопом объявлялись у постели больной.

Освальд поехал с ними только раз — хотя ему очень хотелось видеться с Пэтси почаще. Но уж этот один раз… Набитая дамами машина, узенький кусок сиденья между Сибил Андервуд и Бетти Китчен с ее шестью футами росту, разговоры, не смолкающие ни на секунду всю дорогу до Атланты и обратно, — все это оказалось выше его сил. После этой злосчастной поездки он выбирался только с Френсис или старался договориться с Батчем. А порой подсаживался к Рою — выезжали в воскресенье рано утром и возвращались уже затемно.

Пэтси заваливали играми и книжками с картинками, чтобы ей было хоть чуточку веселее. Освальд всегда привозил ей маленькие рисунки — они смешили ее, особенно тот, где Освальд ехал на автомобиле с женщинами. В один прекрасный день Крупные Горошинки с удивлением узнали, что девочку только что посетила целая делегация Горошинок Мелких и вручила подарок — лоскутное одеяло с надписью «ПОПРАВЛЯЙСЯ СКОРЕЕ». Конечно, Крупным было приятно, что вот и Мелкие отметились… но тут Бетти Китчен осмотрела изделие и выдала заключение:

— Прискорбно, девочки. Вы только гляньте, какие мелкие стежки. По части рукоделия мы им в подметки не годимся.

Дотти надела очки, чтобы получше все разглядеть, — и была вынуждена согласиться.

Милдред сказала:

— Так-то оно, может, и так. Только признайте — никто не готовит макароны с сыром лучше Френсис. Не говоря уже о «плавучем острове».

— И еще кое-что, — добавила Сибил. — Спору нет, трезвонить о себе гадко, но не забывайте о помидорном заливном.

— Точно! — хором воскликнули все и повеселели.

Пэтси хихикнула. Френсис пощекотала ей большой палец на ноге.

— Что смешного, юная леди?

— Помидорное заливное, — выговорила Пэтси и снова хихикнула.

И вот наконец настал день, когда гипс сняли. Теперь, как сказал доктор, предстояло самое сложное — долгие месяцы терапии, кропотливой повседневной работы. Это ведь не шутка — научиться двигаться заново, встать на ноги и пойти. Для этого надо перестроить весь мышечный аппарат.

Специалист по физиатрии Амелия Мартинес, красивая темноглазая женщина, была поражена, как мужественно Пэтси переносила долгие мучительные процедуры и упражнения — ни разу не пожаловалась. Однажды, когда девочка принимала лечебные ванны, Амелия отозвала Френсис в сторонку.

— Знаете, миссис Клевердон, в первый раз у меня такая пациентка. Маленькая, а как терпеливо все переносит! Ведь ей так больно… — Она немного помолчала. — Да у меня взрослые мужчины плакали навзрыд от куда меньших нагрузок! Доктор Гликман сказал, что процесс выздоровления идет небывалыми темпами. — Амелия ласково улыбнулась и помахала Пэтси. — Девочка очень хочет поскорее поправиться и вернуться домой.

Посетителей у Пэтси бывало много, а кто не мог прийти, присылал открытку или письмо, которые Амелия зачитывала вслух. Очень скоро она знала едва ли не каждого жителя Затерянного Ручья. Освальд и Френсис не уставали радоваться тому, как быстро крепнет Пэтси, вот только каждый день девочка перво-наперво спрашивала про Джека, и приходилось отвечать, что с птицей все хорошо, и бороться с угрызениями совести. А что еще оставалось делать? Лечение давало результаты, девочка уверенно шла на поправку, преодолевая боль и страдания, все прочее было не так важно. Она уже могла сделать пару шагов без посторонней помощи. Ведь каждый новый шаг приближал ее встречу с Джеком.

Шли дни, и будущее Пэтси представлялось все лучезарнее. По словам Амелии, перемены к лучшему были налицо. Даже Милдред как-то приободрилась. И тут судьба выкинула новое коленце. Объявился Билли Дженкинс, ее старая неизбывная любовь. Билли написал Милдред письмо, в котором извещал, что овдовел и хотел бы с ней повидаться. Как ни странно, Милдред решила воспользоваться приглашением и отправиться на машине в Чатанугу, о чем и известила Френсис. Та буквально потеряла дар речи, хотя прекрасно знала, что от сестры можно ожидать чего угодно.

Уехала Милдред в пятницу, но наступил уже вторник, а решительно никаких известий от нее не поступало. Френсис места себе не находила. Наконец часов около четырех у дома затормозила машина Милдред.

— Френсис, я вернулась! — Непутевая, не откладывая в долгий ящик, поспешила к сестре.

С первого же взгляда Френсис поняла: случилось нечто важное. Похорошевшая и помолодевшая Милдред так и сияла в своем лавандовом брючном костюме. С радостно пылающим лицом она возвестила:

— У меня новости!

Сердце у Френсис куда-то провалилось.

— Может, мне лучше сесть? — осведомилась она дрожащим голоском.

И села.

Милдред выждала секундочку и выпалила:

— Мы с ним виделись!

— И…

— И я теперь самая счастливая женщина на свете!

Френсис прижала ладонь ко рту:

— О господи. Поверить не могу, ведь столько лет прошло.

— Мне самой не верится. Избежать такого удара. Какое счастье, что этот болван в свое время задал стрекача и я за него не вышла. Ведь дурак набитый. Что я в нем нашла, не понимаю.

— А?

— Знаешь, зачем я ему понадобилась? Ему нужна нянька и повариха, и у него еще хватило наглости спросить, большой ли у меня дом и сколько я получаю в месяц по соцстраху. [35] Потом он показал мне фотографию шестерых своих дочерей. Ну и уродины, скажу я тебе. Вылитый папенька, и вкуса никакого. А если бы мои дети были такие же? Потом он принялся выспрашивать, хватит ли у меня места, чтобы поселить с нами одну из дочек. Бедняжку только что выпустили из клиники для наркоманов, и ей с четырьмя малолетними детьми некуда податься.

У Френсис от удивления глаза на лоб полезли.

— Ну надо же. А ты что на это?

— Я сказала: Билли, ты разбил мне сердце и покалечил жизнь, а теперь через столько лет хочешь, чтобы я тебя, старого и немощного, приняла обратно и пустила в свой дом, да еще с родственничками. Готовить на шестерых, убирать, обстирывать — нет, это ты не по адресу обратился! Поищи себе другую дуру — я пас. И распрощалась.

— Надеюсь, Милдред, ты не очень расстроилась, — посочувствовала Френсис. — Может, оно и к лучшему, что вы увиделись.

— И вовсе я не расстроилась. Я в превосходном расположении духа.

Какой все-таки удивительный поворот, размышляла Френсис, когда Милдред ушла. Выкинуть наконец Билли Дженкинса из головы — и когда? — в пятьдесят один год! Может быть, — чем черт не шутит? — она хоть сейчас поймет, какой хороший человек Освальд. И какой талантливый. Может, для них еще не все потеряно. За прошедшие недели Френсис прониклась к Освальду теплым чувством и сейчас с трудом представляла себе в роли зятя кого-то другого. Было о чем поразмыслить, и серьезно. Впрочем, никто в чужую жизнь вмешиваться не намеревался. Чуть-чуть подтолкнуть события, вот и все.